Война в стихах

РОДНИКИ

Политический, историко - фактологический роман-поэма.

Исповедь перед Совестью и Отечеством

Танго смерти

Ключ одиннадцатый.


"Польша будет обезлюжена. А потом, господа, я поступлю так же с Россией.., Грядет немецкое мировое, господство... Жестокость - благо для будущего".

А. Гитлер


"Чем больше погибнет людей, тем легче будет проводить колонизацию"

Из документов рейха.


"Мои меры не подлежат никаким юридическим сомнениям... Моя задача уничтожать и истреблять!"

"Зеленая папка". Герман Геринг.

1

Мастей различных моськи, шавки,

Порой, обнюхав след войны,

Выбрасывают на прилавки

Плоды чернильной бузины.

И поучают с дальней дали:

Не Гитлер шел войной,

а Сталин!

И Коха Эриха режим

Был Украине не чужим.

Рейхскомиссар Кох был неистов?!

Побойтесь зря хулить его!

Ведь вешал... вешал он всего

Одних жидов, да коммунистов.

Вот батьки Ковпака война

Была разбойна и вредна.


2

- Концлагеря и душегубки?

Да пусть вас просвистит сквозняк! -

И заключают, скорчив губки:

- То бред советских коммуняк! -

Кто сам прошел ступени ада,

Того остерегать не надо -

Он сам отринет эту ложь.

Поверить может молодежь,

Хоть этого и не хотела.

Посев бредовых тех идей

Внесет чуму в умы людей

И черное сыграет дело.

Но мы, участники войны,

Предостеречь от лжи должны.


3

Все вывезли из Лукоморья:

Дуб с цепью, что на дубе том...

С котом вот только смех и горе:

Кох ввел налоги на котов,

На псов, на золотые зубы,

На окна, бороды, на трубы,

На каждый чих, на каждый шаг.

А вы еще -

Кох лютый враг!

Он окультурил Украину!

И даже черный чернозем

В Германию был увезен! -

Пашите чистенькую глину!

Да он Малороссийский край

Преобразил в цветущий рай!


4

Коронки, зубы, кольца, броши -

Не нужный узникам металл.

Кох сколотил на них хороший,

Высокой пробы капитал.

Владея этаким талантом,

Заводчиком стал, фабрикантом,

Себе во благо и друзей

В Ростове обобрал музей.

О, нет! Кох не почил на лаврах!

Со скромностью тевтонца он

Всего лишь... восемьсот! Икон

Взял в Киево-Печерской лавре.

- Ведь коммунисты все равно

Святым не молятся давно.


5

Что, зря после войны без мала

Пять лет сидел в норе, дрожал,

Упрятавшись от трибунала?

И... Нюрнберг он избежал!

И только в пятьдесят девятом

Перед Фемидой, виноватым

Предстал,

но... в Польше(?), не у нас.

Каким же был тот судный час?

Да только ту загадку Коха

Не разгадали до сих пор.

Да, был смертельный приговор.

Да, был расстрелян!

Видно, плохо?

Ведь после этот чинодрал

Еще два раза умирал!


6

О, просвещенная эпоха!

Не прячь, не заметай следы,

Следы рейхскомиссара Коха,

Его военных дней "труды".

А потрудился он до пота:

Полмиллиона граждан что-то

В пяти своих концлагерях

Сжег, издробил он в пепел, в прах!

О Бухенвальде, Освенциме, Майданеке...

Написано немало строк

Хранит гранит, чтоб помнить впрок,

Чтоб боль была неугасима,

А о ЯНОВСКОМ...

Вот о нем -

Не к ночи будь! - Припомним днем.


7

Припомним, чтоб не забывали,

Сверяя с Западом часы,

Как нашу землю, нас топтали

Фашистские чумные псы.

Тогда бездумны сами были,

Теперь велят, чтобы мы забыли

Кромешный ад концлагерей

И в образе людском зверей,

Ворвавшихся в просторы наши.

ЯНОВСКИЙ лагерь...

Это в нем

Сгорала, чахла день за днем

Средь тысяч узников Наташа.

Мне больно вспомнить, но для вас

Я воскрешу ее рассказ.


8

Роман позвал. И вот я еду!

На крыльях в эту даль лечу!

Официально - к тете, к деду.

Но с ним! здесь встретиться хочу.

Чтоб после длительной разлуки

Опять скрестились наши руки.

А было так: к исходу дня

В субботу встретили меня

Мой дед Антон и тетя Поля.

Цветы да слезы, душ тепло,

И вот добрались мы в село

С названием Велика Воля.

За полночь сладкий разговор,

А утром в дом вломился вор.


9

Штыки фашистские, мундиры,

Треск автоматов, крик солдат -

Перевернули все в квартире,

Обшарили чулан и сад.

Всех жителей Великой Воли

Согнали спешно к сельской школе.

Вой, слезы, выкрики, галдеж...

В машину садят молодежь.

Всех остальных загнали в зданье

И подожгли,

Страшней огня

Не ведала нигде со дня

Творенья Богом мирозданья.

Село и люди - в пепел, в прах

Сгорели в дьявольских кострах.


10

Презрев мольбы мои и стоны,

Поклоны слезно до земли,

Загнав в товарные вагоны,

Два дня куда-то нас везли.

А там, когда нас "выгружали",

Четыре паренька сбежали.

Поймали, бьют и ставят в ряд.

- Запомните! - нам говорят, -

Бежать чтоб больше не посмели:

Всем беглецам - один конец! -

И засвистел в ребят свинец,

А мы от страха онемели.

- Зиг хайль! Зиг хайль! - и под восторг

На нас, рабов, открыли торг.


11

Я плакала, когда читала,

Как дядю Тома продают,

Теперь сама товаром стала -

Живой товар! - Стою вот тут.

А покупатели толпою

Снуют, лепечут меж собою,

Нас крутят, вертят, смотрят в рот,

Чтоб распознать, каких пород.

На вид - медведь, с повадкой лисьей,

Ходивший возле нас полдня,

Любашу, Полю и меня

Решил купить гроссбауэр лысый.

За штуку фюнфцен марок дал

И нашим собственником стал.


12

Два дня не пили мы, не ели,

А он козлиной бородой

Рисует перед нами цели,

Знакомит с плетью и уздой.

- Вот фронт ваш -

сорок га пшеницы

Убрать вам, фрау. Не лениться!

По недосмотру не должно

Погибнуть ни одно зерно!

"Медовый месяц!" Участь злая!

Увидевши нашивку "ОСТ",

Любой щенок, задравши хвост,

Рычал на нас, похабно лаял.

Нет больше сил терпеть, дрожать!

Все! Мы отважились бежать!


13

Мы больше месяца блуждали,

Ища домой, в Россию, путь

К родным местам из дальней дали,

Чтоб вольным воздухом дохнуть.

Но на границе с Украиной

Прервался этот путь наш длинный:

Нас захватили патрули

И в лагерь смерти привели.

Конвейер лагеря в ту пору

Уж был во всю запущен мощь -

Пылали печи день и ночь

И от сырья - ломились горы.

Так мы, судьбу свою кляня,

Попали в пламя из огня,


14

Знал ли писатель Бой-Желенский,

Ломницкий, доктор де Берьер,

Стожек, Серадский, Ортвин, Ренцкий,

Что упадут в один карьер?

Не ведал Бартель, академик,

Почетный член трех академий:

Еще за месяц до войны

Его заслуги "учтены":

В "Зеленой папке". Герман Геринг

Все, все до йоты усмотрел:

На дыбу кто, кому расстрел,

Кого на тот прихватят берег.

И Дмитрий Карбышев не знал,

Каков судьбы его финал.


15

А мог хоть в страшном сне увидеть

Штрикс,

композитор, музыкант,

В каком его представят виде,

В чем выльется его талант?!

Он ждал их - был уже на страже:

Сухарь, бельишко - в саквояже.

Стук в дверь -

пришел, настал черед:

- Хинаус геэ! Шнель! Вперед! -

И в спину - дуло автомата.

Какая наглость!

Что за спесь?!

Да видно, прозвучит вот здесь:

- Профессор Штрикс!-Вилькоммен - в рай!

Глюк вюнше!

Арбайт махт дир фраи!


16

- Вот по искусству ваш коллега,

Прелестный Рихард Рокита,

Считает: вставших от ночлега,

Полезно Музой щекотать.

Он в ресторанах бывшей Польши

Играл в оркестре, знает больше,

Как благостно их мастерство,

Волшебных звуков колдовство

Воздействует на человека.

Он нам оркестр свой подарил,

Чтоб тешить лагерных горилл

Во славу фюрера и века.

Вы, Штрикс, обязаны помочь...

Подумайте - даю вам ночь.


17

Всю ночь боль сердце разрывала,

Сам ад за горло все душил,

Да музыка обуревала:

Бери вот ноты -

и пиши.

- Ну, как, профессор, вы довольны? -

Кивнул - что скажешь, хоть и больно.

- Талант не должен увядать.

- Все надо фюреру отдать,-

Вильхаус подчеркнул с улыбкой.

- Бравурна музыка нужна,

Такая сладкая, нежна.

Попробуйте -

вот вам и скрипка...-

Здесь поневоле запоешь,

Когда приставлен к горлу нож...


18

"Тупик!.." Дела - до нельзя плохи...

Уйми, попробуй, бунт в груди!

Зовет он:

- Музыку эпохи

Не только чувствуй - в такт иди!

И все же взял он скрипку в руки,

Смычком коснулся струн - и звуки

Один другого все страшней,

Пронзая души все мощней,

Полились в лагерной округе:

То треплет боль, то бьет гроза,

То щиплет горечью слеза -

Сам комендант застыл в испуге.

- Генуг!!! - он гневно рвет каскад.

- Ведь это. "Танго Смерти", ад!


19

- Так точно - ад и пляска Смерти...

Что вижу здесь, о том пою.

- Но вы... вы тоже, Штрикс, поверьте,

Пускай Бог видит: не в раю.

Да где понять?!

Но я не робкий -

За чечевичные похлебки

Не продаю отцовский край,

Чтоб угодить в фашистский рай,

Лизать тевтонским псам их пятки,

Да ухо музыкой ласкать.

Страна не та, здесь не сыскать

Спешащих в "новые порядки".

-Ну что ж, раз так, гер музыкант

Мы записали ваш талант.


20

Согнали двадцать музыкантов,

Кто сам пришел, кого - силком,

Все двадцать вставших в круг талантов

Коснулись вещих струн смычком.

Забились, заплескались звуки -

В них наша боль, в них наши муки.

Все в скорби замерли в строю,

А скрипки плачут и поют:

То рев громов, то молний блики,

То жжет огонь, то душит мрак,

Лай автоматов, рык собак,

И Смерть с косой, и стон, и крики.

Но вплелся в музыку свинец,

И сжались тысячи сердец.


21

Стоит он, холеный детина,

Небрежно ноги так, вразброс,

И тычет стеком:

- Рус, скотина,

Ми вам поряд нови принес.

Нах фатерланд поля пшеница

Должны беречь, как глаз зеница.

Ви, крепко родина любя,

Даст удобрени из себя.

У вас пословиц говорится:

"Раз умирать, так с мьюзикой".

Ми даст вам, даст слючай такой:

Всех, кто нах Арбайт отклонится,

Здесь будет жизни путь кончать,

Под сладки мьюзика звучать.


22

Я твердо верила, что Бога

Ни в духе нет, ни в телесах,

Ни рядом, около чертога,

И ни в бездонных небесах.

Легко судить в делах нормальных,

Иное дело -

в экстремальных:

Как хочется найти просвет,

А тучи злей, просвета нет.

Кого взывать и ждать в надежде?

Кому всю боль души излить,

Чтоб страх унять и свет вселить,

И Человеком стать, как прежде?!

"Нах Аппель!" Строй... Оркестр... Палач..

Дробь автоматов. Скрипок плач.


23

Из утра в утро:

- Встать! Нах Аппель! -

Строй... "Танго Смерти" - мрут и вши.

Дробь - перепляс свинцовых капель...

Прощальный вскрик и стон души.

Горят костры, пылают печи -

Сжигают трупы человечьи,

И пепел, что затарен тут,

В поля неметчины везут.

"Свобода" автоматных прений

К тупой покорности зовет -

Здесь Смерти фабрика, завод

По выработке удобрений.

Вот неприкрытый он,

фашизм:

Насилье, варварство, садизм.


24

Прощайте, братья по неволе!

- Свет Божий, дай тебя обнять! -

- Кричат сердца от страшной боли:

- Ведут нас в бойню -

жизнь отнять!..

- Прощайте, милые подруги!

Скажите мамочке в Калуге,

Что дочь сожгли: сто бомб тайком

Я начинила лишь песком.

- Я тайны в штабе добывала!

- Я тол у немцев же достав,

Пустила под откос состав!

- Эсэсовцев я убивала! -

Идут - и все, как на духу,

Не страх, а гордость наверху.


25

Но кто запомнит, кто расскажет?! -

Ждет участь всех, кто здесь, одна.

Где тот счастливчик, кто покажет,

Сколь лиха выпито до дна?!

Двадцатый век - и людоеды!

А где он, где тот День Победы??

В три ряда проволока, ток...

К земле припав, молю Восток:

Там отчий дом, там сила, люди,

Добро, тепло и Правды свет,

Оттуда он придет, рассвет,

Да вот когда он только будет?!

Вновь "Танго Смерти", вновь свинец -

Вновь сникли тысячи сердец.


26

Осенний хмурый день, ненастный,

Нас строят спешно, без речей.

На этот раз оркестр злосчастный

Под дулом взвода палачей.

Слезилась, плакала Природа

От зрелища такого рода.

Гер комендант махнул:

- Мьюзик! -

Вновь стыла кровь, немел язык,

И душу рвала вязь аккордов. -

Залп!

Первым рухнул дирижер,

Метнув в оркестр прощальный взор.

Тот дрогнул... но держался гордо:

Никто ничуть не оробел,

Играя реквием себе.


27

Кружит мелодия над строем,

То жжет сердца, то леденит,

- То щиплет больно, а порою

Бьет мелким бисером в зенит.

Один, другой на круг выходит,

Прощальным взором строй обводит,

Кладет спокойно инструмент,

А в грудь -

свинцовый аргумент.

Уже лежит гора одежды

И ворох скрипок, тел гора...

- Настала ваша, Штрикс, пора -

На вас особые надежды…

Служите фюреру - и вы,

Вы, Штрикс, останетесь в живых.


28

А он играл не обращая

На вызов, брошенный в глаза.

И вот уж, бельмами вращая,

К нему змея ползет - гюрза.

Фашисты так расхохотались,

Что ржа, за животы хватались,

- О, данкешен! Благодарим!

Зато вас щедро одарим. -

Подняв смычок изящным жестом,

Щекой коснулся скрипки вновь:

- Сегодня наша льется кровь,

Но завтра вам не будет места.

- Ферфлюхтер! - и свинцовый шквал.

И жизнь, и песню оборвал...


29

Упал певец, а в небе долго

Могучий взлет души звучал,

Как гимн исполненного долга,

Как грохот волн в ночной причал.

Застыло все, оцепенело,

Лишь немо тишина звенела.

Хоть моросил дождь без конца,

Но размягчить не мог сердца.

Вдруг кто-то завопил истошно

И с визгом рухнул о земь ниц.

Свинцом хлестнули из бойниц -

И забурлил строй суматошно:

А жизнь... у каждого одна:

Упал - и вылилась до дна...


30

Та-та!.. и смерч огня и стали

Рвет в клочья Книгу Бытия...

И Родники безмолвны стали...

Забыть? Молчать? Могу ли я?

Меня уже не ждет работа -

В стократ острей моя забота:

Теперь вы, внуки и сыны,

Беречь страну и Мир должны.

Трудиться? - Вы не лежебока,

Дружить? - О, здесь вы молодцы.

Но Мир, что добыли отцы,

Храните, как зеницу ока!

Он добыт был большой ценой.

Борцам за Мир - поклон земной!


31

Таков Родник. Неумолимо

Рвет звенья лагерных цепей.

Так не пройди бездумно мимо -

Склонись,

живой воды испей.

Отчизна, Родина - не только

Полей раздолье, реки, колки,

Что также наших дел венец,

Душ пламень

и Родник сердец.

Родник тот чист и бескорыстен:

Ни чьих не требуя похвал,

Он катит свой сердечный вал,

Чтоб смыть отраву мерзких истин.

И нрав у Родников такой:

Зачах один, рожден другой.

Собакевич. — Ты за столом. ; У нас не то: у нас бросает, — с таким вопросом обратился. ; Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и тот же час. ; ;
^ Наверх